На берегу залива
Опубликовано: 06.09.2018
Мне было лет шесть, когда отец снял на лето в Мартышкине, близ Ораниенбаума, небольшой домик. В соседних дачах летом жили кронштадтцы — в основном отставные моряки от адмирала до боцмана — и семьи небогатых петербургских чиновников. Целыми днями я носился в компании мальчишек и девочек вокруг дач, по пляжу, тянувшемуся вдоль берега Финского залива. Но часто мы затихали, окружив отставного моряка: слушали рассказы о плаваниях в дальние страны, о кораблях.
Ветераны помогали нам строить модели кораблей, е том числе парусных. Под их умелым руководством кроили и шили паруса, плели снасти, старательно трудились над своими корабликами, добиваясь, чтобы все было как у настоящих. Понятно, что при этом мы усваивали морскую терминологию, учились началам морского дела.
Травма руки обостряется! / Жёсткая тренировка на берегу залива
А когда построили свои парусные модели, стали устраивать между ними гонки. Старые моряки рассказали про правила парусных гонок, принятые на флоте и в яхт-клубах, так что все проходило на должном уровне. Случалось, правда, что «капитаны» тут же вступали «в бой», оспаривая друг у друга первенство. Мы готовы были чуть ли не целый день барахтаться в море, так что родители часто силком «выуживали» из воды своих посиневших отпрысков.
На берегу лежало несколько уже давно отслуживших свой срок рыбацких лодок. Мы забирались в них, садились на нагретые солнцем банки, поднимали сооруженные из старых мешков паруса. Я командовал, налегая на найденное на берегу сломанное весло...
Скоро, однако, такая игра наскучила. И вот однажды я увидел у берега деревянное корыто. Только что прачка вынула из него выстиранное белье, и теперь овальное, с высокими бортами, корыто легонько покачивалось у берега. Чем не корабль! В один миг я вскочил в корыто и оттолкнулся шестом. Плыву! Вот так впервые испытал чувство восторга от движения по воде. Увы, плавание было недолгим: рыбак в высоких сапогах быстро догнал мой «корабль» и, сунув «мореплавателя» подмышку, перенес на берег.
Через несколько дней отец собрался пойти в море порыбачить с дядей Петром — тем самым, что прервал мое плавание в корыте. Я грустно торчал около лодки, не решаясь попросить взять в море. И тут дядя Петр; видимо пожалев меня; сказал отцу:
— Давайте возьмем парнишку, может из него морячила вырастет...Отец улыбнулся:
— Ладно, лезь в лодку, «корытный капитан»!Это было счастье.
В сойме дяди Петра — большой двухмачтовой лодке — неистребимо пахло рыбой и солью. Я пробрался на нос и оттуда во все глаза смотрел, как два молодых парня-рыбака вместе с отцом ставят мачты и поднимают паруса по команде сидевшего на руле дяди Петра.
Едва отошли от берега, как ветер надул паруса, сойма накренилась и под носом забурлила вода. Мне казалось, что лодка мчится с большой скоростью. Впрочем, ход и в самом деле был хорош — западный ветер дул прямо в борт, то есть, как говорят моряки, сойма шла галфинд. Дядя Петр посмотрел на небо, на горизонт:
— Это моряна дует, часам к четырем раздуться может и спрыснуть, а после, к вечеру, станет стихать...Сказанное я не совсем понял, но внимал с почтением — эти первые сведения по морской метеорологии запомнились на всю жизнь.
Я перешел на корму и сел рядом с отцом. Ветер, завывая, дул все сильнее, гребни волн то и дело срывались в лодку, обдавая нас брызгами. Сойма мчалась, накренившись к воде, волна плескалась совсем рядом — только протяни руку. Отец взглянул на меня, прижал к себе.
— Видишь тучу? Будет дождь.Над Кронштадтом висела большая темно-серая туча, выпустив до самой воды длинный хвост. Я понял, что там идет дождь. Этот хвост; похожий на метлу, все больше приближался к нам. И вот свист в снастях усилился, море совсем почернело, заполоскали паруса и вода плеснула в лодку. Сойма, как мне показалось, совсем легла на бок. А тут еще прогремел гром, хлынул ливень. Дядя Петр скомандовал убрать паруса. Лодка выпрямилась и закачалась на волне.
— Шквал скоро пройдет, моряна стихнет. Видите, туча разорвалась,— негромко сказал дядя Петр.Вскоре море и в самом деле успокоилось, стих ветер. Сойма подошла к сетям, обозначенным буйками, и рыбаки выбрали в лодку обильный улов. Потом, поставив все паруса, двинулись в обратный путь. К берегу подошли, когда еще солнце высоко стояло над горизонтом. Усталый, я растянулся на теплом, еще влажном песке. «Вот бы так научиться управлять парусом, как дядя Петр»,— подумал я, с уважением посматривая на черный просмоленный борт и высоко задранный нос соймы.
Отец мой любил ходить под парусом. Правда, свободного времени у него оставалось не так уж много: отец был актером «александринки»— ныне это Ленинградский государственный академический театр драмы имени А. С. Пушкина. Да еще помогал ставить спектакли в любительских драматических кружках. Такие самодеятельные коллективы в годы, предшествовавшие первой мировой войне, социал-демократы и близкая к ним интеллигенция создавали в рабочих районах. Была актрисой и моя мама. Я же бредил морем. Морские рассказы и повести Станюковича, Мариэтта и Густава Эмара долгое время оставались моим любимым чтением.
И вот отец, уступая моим настойчивым просьбам, приобрел небольшую шлюпку. Я быстро научился грести и проводил в шлюпке все время. К несчастью, осенним штормом ее сорвало с цепи и разбило о камни. Горю моему не было предела.
Прошла зима. Как-то весной отец сообщил мне и брату радостную весть: куплен небольшой гоночный швертбот «Флирт». Правда, совладельцем яхты был приятель отца — швертбот и в то время стоил довольно дорого.
Вскоре мы с отцом отправились в Петровский яхт-клуб, где ремонтировался наш «Флирт». Клуб этот возник в 1902 году и находился в Старой Деревне, на берегу Малой Невки, напротив Стрелки Елагина острова, там, где сейчас спортклуб «Молния». Наш швертбот оказался небольшой плоскодонной яхтой, очень широкой и низкобортной, с совершенно открытым кокпитом — кормовой частью. Остойчивость под парусами ему обеспечивал выдвижной стальной шверт. Как только закончился ремонт, отец перевел «Флирт» в Мартышкино.
Яхта оказалась довольно простой в управлении, и отец с помощью друзей-яхтсменов быстро с ней освоился. Почти всегда выходил с отцом на «Флирте» и я. Площадь парусов у нашего швертбота была небольшой — двадцать квадратных метров, но ходил он хорошо. Правда, на волне яхта начинала с шумом ударяться плоским днищем о гребни волн, и на нас фонтанами летели брызги. Словом, не очень-то «Флирт» был мореходным, а тяжелый стальной шверт создавал много неудобств. Владельцы яхт, у которых был постоянный киль, с усмешкой называли швертботы «выдвижками». Но я стал патриотом своего швертбота и ходил на нем с величайшим удовольствием в любую погоду. Ходили мы в Невской губе, и вскоре я отлично изучил и берега ее, и навигационные опасности. Кто бы мог подумать, что эти знания так пригодятся много лет спустя, в годы Великой Отечественной войны!
Иногда мы уходили на нашем «Флирте» в «дальние» походы — к восточным пирсам Кронштадта, к которым швартовались пассажирские пароходы из Петербурга и Ораниенбаума. Тогда это были широкие деревянные пирсы, далеко уходящие в залив. Прямо на пирсах шла бойкая торговля рыбой и всяческой снедью. Мы подходили к корню пирса — так, чтобы не мешать пароходам, и отец с друзьями отправлялся на берег. Я же оставался «на вахте» и смотрел во все глаза, прислушиваясь к громким голосам торговок рыбой, зазывающих покупателей, крикам грузчиков, ржанию лошадей, не желавших входить на пароход по качавшимся сходням.
Мешал только жандарм, грузный, с большими черными усами на красном лице, который появлялся всякий раз, как только уходили взрослые. Жандарма интересовало, кто мы такие, откуда пришли и где отец, что я читаю, нет ли на яхте какой-нибудь «газетки или книжки».
— А вот что это там за газетка?— спрашивал он, заметив клочок, торчавший из-под паелы.Но клочок оказывался частью вполне благонамеренной газеты и хранил еще запахи недавно съеденных бутербродов с ветчиной. Спросив напоследок, не пойдет ли папа в город, блюститель порядка с важностью удалялся.
Только несколько лет спустя я понял, чем был вызван интерес жандарма к яхте. Оказывается, охранке было известно, что среди рабочих Кронштадтского пароходного завода и матросов кораблей распространяется революционная литература. Жандармы пытались выяснить, какими путями она попадает в Кронштадт. Вот один из них и хотел напасть на след — а вдруг на яхте доставляют запретные газеты и книжки.
На «Флирте» довелось мне и первый раз в жизни побывать на гонках. Это были гонки, устроенные Стрельнинским яхт-клубом. Помню, что из Мартышкина мы вышли утром. До Стрельны дошли быстро и увидели на далеко выступающем в море молу массу людей, пришедших сюда полюбоваться гонками. Там же гремел оркестр местной пожарной команды.
На якорях близ здания клуба уже стояли несколько яхт. К двенадцати часам мы вытянули «Флирт» на старт. Первыми дружно пошли швертботы, «Флирт» оказался в первой тройке. Гонимый легким западным ветерком, наш швертбот шел неплохо. Предстояло пройти многомильный маршрут по сторонам треугольника, на углах которого стояли поворотные вешки. «Флирт» был первым, хотя временами нас догонял «Огонек», швертбот из Мартышкина. На руле «Огонька» сидела Катя Савельева, студентка Консерватории. Мальчишки в Мартышкине звали ее девушка-капитан.
Я торжествовал — мы выигрывали гонку. Но, как оказалось, радовался преждевременно. Оставалось обогнуть последний знак и потом попутным ветром — к финишу. Поворот предстоял сложный, «через фордевинд», то есть с пересечением линии ветра кормой. При таком повороте парус быстро переходит с одного борта на другой. В момент поворота я встал во весь рост, чтобы лучше видеть, как вслед за «Флиртом» начнет поворачивать наш соперник «Огонек». Встал и тут же был сброшен в воду переходящим на другой борт парусом. Плавать умел, вода теплая... Беда в другом — пока отец маневрировал у знака, чтобы взять меня на борт, вперед ушел не только «Огонек», но и остальные швертботы, участвовавшие в гонках. Пришлось идти прямо в Стрельну, к яхт-клубу.
Ужасный для меня получился день: во-первых, отец сказал, что я еще не дорос до гонок, во-вторых, пришлось терпеть насмешливые улыбки мальчишек, когда в Стрельне шел к зданию яхт-клуба. Ведь они ч видели мокрую одежду и понимали, что из-за меня проиграли гонки. Через некоторое время отец все же сменил гнев на милость, и я снова стал ходить вместе с ним в море.
Однажды «Флирт» попал, как говорится, в переплет. Отец пригласил пройтись на яхте своих друзей, актеров «александринки» Н. Шаповаленко и В. Гардина. На яхте они никогда не ходили и приглашение приняли. Пошла с нами и моя мама.
С утра поднялся ветер, но не сильный. Пока шли к северному берегу залива, все было хорошо: по небу быстро плыли белые чистые облака, барашков на воде не виделось, хотя рябь на поверхности моря становилась все крупнее. У северного берега встали на якорь близ островка Варпала-Лудо. Позавтракали и пошли обратно; Вот тут-то и застала нас непогода: задул сильный западный ветер, развел волну и срывал с нее белые гребни. Яхта с шумом ударялась о волны своим носом. На нас летели брызги, волна, взбираясь на палубу, потоками вторгалась вовнутрь корпуса швертбота. Мокрые насквозь, мы откачивали воду за борт насосом, кастрюлями и ведрами — всем, что было под рукой. Но воды не убавлялось, скорее наоборот.
Когда «Флирт» подходил к Морскому каналу, по фарватеру прошли два военных катера. Волны, оставленные за кормой их винтами, одна за другой врывались на яхту. Отец был вынужден убрать паруса. Яхта все больше уходила в воду, волны уже свободно перекатывались через ее корпус. На наше счастье, в это время из Кронштадта в Петербург шел колесный пассажирский пароход «Луч». Яхту заметили, пароход повернул в нашу сторону и спустил спасательный вельбот. Матросы, крепкие парни, гребли дружно, и вельбот мгновенно оказался у «Флирта». Нас перевезли на пароход, яхту подтянули к борту, откачали из нее воду и взяли на буксир.
В то время у входа в Неву до ледостава стоял плавучий маяк — большое, окрашенное в красный цвет, судно. Вот на этот маяк нас и передали с парохода вместе с яхтой. Капитан и команда из старых моряков, служивших ранее на флоте, были чрезвычайно любезны. В уютной каюте маяка мы даже выгладили утюгом свою одежду. А потом, поужинав, выпив по стакану крепкого чая, прекрасно выспались. Утром погода улучшилась, подул теплый восточный ветер, и «Флирт» быстро добежал до Мартышкина. Мама, однако, не забыла о случившемся и сказала отцу:
— Сашенька, не нравится мне твоя яхта...Я почувствовал беду. Так и случилось — осенью отец продал «Флирт». Очень жалел я нашу яхточку! Многому она меня научила, на ней испытал я упоение плаванием под парусом, на ней научился управлять яхтой, на ней попал, казалось, в безвыходное положение... Первый опыт — всегда на всю жизнь. Значение его понимаешь не сразу.