Д. Харитонович. Вера Средневековья
Опубликовано: 07.09.2018
В лекции анализируется «народное христианство», религиозные представления основной массы жителей средневековой Европы, исследуется отличие этой веры от веры образованных богословов, влияние ее на теологию, в частности на эсхатологию, на учение о Страшном Суде и о загробной судьбе.
4. Культура в Средние века
Сегодня я бы хотел поговорить о том, что было самым важным для людей эпохи Средневековья – о Боге. Правда, спешу сразу оговориться, я буду рассуждать не о том, как средневековые мыслители, философы и прочие ученые воспринимали божественность, что они писали об этом в многотомных схоластических сочинениях, нет, я буду говорить не об этом. Я буду говорить о таком явлении, которое историки, начиная примерно с 60-х годов прошлого века, стали называть народным христианством. О вере, которая в значительной мере отличалась от веры людей образованных. О том, чем был Бог для этих людей, для простецов, как их называли тогда, или для неграмотного безмолвствующего большинства, как называют их сегодня.
Вот один пример столкновения двух взглядов на священное. В конце XIII века профессор Сорбонны, доктор богословия, «доктор обоих прав» (так тогда называлось, т.е. церковного права, канонического, и светского римского), а еще к тому же великий инквизитор Франции Этьен де Бурбон отправился на юг визитировать, инспектировать состояние умов на юге Франции, весьма зараженном ересью катаров, или альбигойцев .
Надо сказать, что инквизиторы, как правило, были людьми весьма образованными и не надо их представлять в виде следователей гестапо или НКВД, которые стучали кулаком по столу и кричали что-то типа: «Колись мерзавец! Хулил ли ты Господа нашего и Пресвятую Деву?!». Вопросы они задавали самого общего порядка, чтобы выяснить отношение к святости, к браку, ко многому другому.
И вот в одной из местностей Франции, в местности Домб, это близ Лиона, Этьену де Бурбону крестьяне местные сказали, что один из самых популярных местных святых – святой Генефор. Этьен де Бурбон, великий инквизитор и профессор, удивился – он не слышал никогда о таком святом. Но в этом удивлении не было ничего особенного: кроме признанных римской курией общекатолических святых, а до раскола церкви – общецерковных святых, существовали еще и местные святые, которых церковь в принципе допускала, хотя и с определенной осторожностью, до тех пор, пока не будет вынесено окончательное решение. Инквизитор стал расспрашивать, и выяснилось, что этот святой – покровитель младенцев. Если заболевали дети, но только грудные дети, их приносили и клали на надгробную плиту. Если не было долгое время в какой-то семье детей, то их можно было вымолить, молясь непосредственно на этой плите. Немолодые замужние крестьянки лежали на надгробной плите в позе распятья.
В подобных рассказах тоже ничего удивительного для инквизитора не было – такое обращение к Богу в XIII веке было очень распространено в западном католическом мире. Но он продолжал расспрашивать, и тогда его отвели к развалинам замка в этой местности, показали плиту-надгробие, где был захоронен Генефор и на которой было написано: «Здесь лежит Генефор». И затем ему рассказали историю, которую да простят меня за святотатство, лучше всего описывается известным стихотворением «У попа была собака».
История такова. У рыцаря, владельца замка, был борзой кобель по кличке Генефор. А еще у этого рыцаря был сын – грудной младенец. И вот, в один далеко не прекрасный день, в замке произошло следующее. Не будем при этом забывать, что в отличие от того, что мы привыкли видеть в кино или читать в книгах, старинные замки , еще не перестроенные, это вроде огромной избы, правда, высокой и каменной, но с одним общим помещением. В этом помещении и была колыбелька наследника. Кормилица куда-то ушла и остался только пес Генефор, под этой самой колыбелькой. И вот откуда ни возьмись, появился огромный змей, даже не змей, а скорее дьявол, потому что вряд ли в XIII веке в южной Франции водились анаконды – это очень сомнительно. Змей кинулся на младенца с прямым намерением его сожрать. Но вступился пес и разорвал в клочья этого негодяя-змея. Колыбелька опрокинулась, ребеночек выпал. Привлеченная шумом, вбежала кормилица и увидела страшную сцену: пустую колыбельку и перемазанную кровью морду собаки, она в крик, рыцарь с обнаженным мечом влетает в помещение… ну и дальше, как в стихотворении – «она (собака) съела кусок мяса», то есть змея, «он (рыцарь) ее убил». Начинают убирать труп собаки, а также ошметки змея, и вдруг обнаруживают младенца, который просто скатился под лавку и спал так крепко, ангелочек, что даже не проснулся. Оглядывая все это, рыцарь с ужасом понял, что убил защитника своего сына, своего наследника. Он пришел в глубочайшее раскаяние, «ямку закопал и надпись написал»: «Здесь лежит Генефор». И вон туда, привлеченные чудесной историей, потянулись молодые матери и молодые женщины, еще не имевшие детей.
Высокообразованный инквизитор пришел в состояние неописуемого ужаса: ведь это с богословской точки зрения абсолютно невозможно – святой есть посредник между Богом и людьми, к нему обращаются с просьбами, он передает их Богу. Ведь находясь на небесах, в эмпирее, он ближе к Богу, Бог слишком далек, поэтому нужен посредник. Но у собаки, вообще у животного, нет бессмертной души, поэтому она не может у престола Господня вилять хвостиком и лаем за что-то просить. Это невозможно. Но невозможно для кого? Для Этьена де Бурбона, профессора и дважды доктора. А для крестьян и крестьянок понятие души было совершенно иным, граница между миром людей и миром природы была совершенно иной, – это другая вера.
Заметим, что история эта была рассказана и исследована современным французским историком Жаном-Клодом Шмиттом в его книге «Генефор – святая борзая». Он проследил эту легенду и выяснил, что, несмотря на строжайшие церковные запреты, детей продолжали приносить на эту плиту вплоть до начала XX века. Сколько всего произошло, столько поменялось за 700-800 лет, а крестьянки так же лежали в позе распятья, как и прежде. При этом они вполне искренне ощущали себя христианами.
То, что в европейской науке, и в российской в том числе, в конце XIX – начале XX веков описывалась как двоеверие, называлось не вполне точно – люди считали себя искренними христианами. Что такое двоеверие? Вот одно из самых известных событий в религиозной истории Галлии – будущей Франции. Хлодвиг , вождь племени франков, завоевавших римскую Галлию и потом передавших ей свое имя, язычник принимает христианство. До нас донесли хронисты описание всей этой процедуры, произошедшей в Реймсе, после чего Реймс стал столицей Франции (вспомним, кстати, какую важную роль это играло в эпоху Жанны д’Арк). Епископ реймсский святой Ремигий произносит проповедь. Этот образованнейший сын церкви, читавший античных риторов и Августина Блаженного и естественно Святое Писание, строит свою проповедь на антитезах: «Склони выю, гордый варвар, под иго Христово, поклонись тому, что ты сжигал, сожги то, чему ты поклонялся!». То есть он обозначает полный, абсолютный внутренний переворот, перелом, переход к совершенно иной системе воззрений и ценностей.
А Хлодвиг? Его история, история его обращения выглядит иначе. Жена Хлодвига была христианкой, и Хлодвиг колебался. У него были определенные политические резоны перейти в христианскую веру. Франки пришли в Галлию не как грабители, это не был набег, они завоевали эту территорию, должны были ей править, а подавляющее большинство населения – христиане. При этом духовенство было единственным образованным сословием из туземных, из галло-римлян, и оно пользовалось авторитетом. Однако не стоит все сводить только к политическим аргументам, вряд ли они у него отделялись особо. После различных колебаний он поддался на уговоры жены и сказал: «Вот, иду сейчас воевать с бургундами. Ты, жена, молись своему богу, если твой бог дарует мне победу, я приму его». Победа была дарована, и Хлодвиг крестился.
Он ведь и прежде не отрицал существования Христа, как не отрицал существования Вотана и прочих древнегерманских богов. Ему было важно совершенно другое - кто из них настоящий, подлинный, сильный. Конечно, есть и тот, и другой, только один – в полной мере бог, а другой, тот же Вотан, уже и не совсем бог, не вполне. Когда конунг Норвегии Олаф Святой распространял религию любви и добра, он делал это очень своеобразным способом. Он говорил: ты свободный викинг и имеешь право выбора, хочешь – принимай мою христианскую веру, не хочешь – сейчас поставим тебе на живот таз с раскаленными угольями. Свободный человек имеет право свободного выбора. И победив двух братьев викингов, он им предложил тот же самый выбор. Братья посовещались и сказали: «Знаешь, конунг, мы примем твоего бога и будем тебе служить. Только не думай, что мы испугались – ты победил нас, и значит твой бог сильнее нашего, вот и все!» Так что им не особенно важно, какой там бог подлинный, а какой нет.
До XIX века в Германии существовало поверье о дикой охоте, о том, как в ночь на Крещение мчатся души по небесам, и дикий охотник, вождь этой компании, носит имя Вотана. Есть Вотан, есть, только он – демон, а не Бог. Вообще отношение к Богу и к святым было иным, не таким, как сейчас. Это теперь, когда мы смотрим на иконы нашей восточно-христианской религиозной традиции или на статуи западно-христианской традиции, на эти умиротворенные лица, нам кажется, что общение со святыми могло быть только благостным. И у святых отношение к людям тоже вовсе не всегда было таким уж благостным! Святые творили чудеса, которые нам сегодня могли бы казаться смешными, но которые совсем не были смешными для тех, кого они наказывали, иногда они были просто жестокими.
Некий крестьянин из бенедиктинского аббатства не желал молиться в день святого Бенедикта, а работал, жал, и когда ему сказали, что он должен почтить святого, еще и обругал этого святого дурными словами. И что же? Тут же у него из рук выскочил серп и отрезал ему кисть руки!
Может быть менее страшное, но еще менее пристойное чудо сотворил святой Гангульф. Этот святой граф сражался с сарацинами, вел вполне достойный образ жизни, но никогда никаким аскетическими подвигами не отличался, хотя был чрезвычайно благочестив. А его подлая, неверная жена со своим любовником, кстати – монахом, его убила. Когда тело его на носилках несли хоронить, уже начали твориться всякие чудеса: парализованные начинали двигаться, слепые видеть. И вот служанка, будучи сему свидетельницей, прибежала к неверной жене и сказала: «У нас погиб святой!». Жена же ответила: «Святой из него как из моей задницы». Однако этот святой сотворил-таки чудо: ежегодно, в тот самый день, когда он был убит, его неверная жена могла разговаривать только тем отверстием, которое было упомянуто выше!
Так что возможны и такие святые! Да что там, согласно легендам сам Господь наш ведет себя иногда достаточно решительным образом.
Некий игрок в кости при каждом неудачной броске очень грубо выражался. Как правило, средневековые ругательства принимали форму богохульств, то есть содержали упоминания Христа, Девы Марии. И вот в один далеко не прекрасный день, с распятия, находившегося в комнате игрока и богохульника, сходит сам Господь Бог наш и втолковывает ему, мол, то, что ты оскорбил меня, – ладно, я тебя прощаю, мы, мужчины, бываем несдержанны на язык, но ты оскорбил мою Пресвятую мать, и вот этого уже я тебе не прощу никогда и ни при каких обстоятельствах. И вслед за этим начинает его побивать. Но все заканчивается хорошо – богохульник естественно умирает, но успевает раскаяться перед смертью. Это - хорошая концовка для того миропонимания. «Они жили долго и счастливо и умерли в один день» – это хорошая концовка не для них, это для нас. Все мы умрем, и от этого никуда не денешься. Вопрос не в том, когда ты умер, а как ты умер, успел ты покаяться, раскаяться в своих грехах или нет. В данном случае этот негодяй успел раскаяться, и все – ему обеспечено небесное спасение.
То, что нам кажется невероятно мрачным, далеко не всегда таким бывало, в том числе и в народных верованиях, в этих легендах о святых, бывших в массе – да и избивали, но ведь и прощали!
Хочется мой рассказ завершить историей, легендой XII века о сестре Беатрисе, хотя надо сказать сразу, что эта история абсолютно нейтральна, без какой-либо привязки к реальности – в отличие от массы других житий, таких, например, как житие того же святого Гангульфа, которое рассказывает о вполне конкретном человеке, графе, современнике Карла Великого. Так вот, записана легенда во Фландрии, и она послужила основой для пьесы замечательного франкоязычного бельгийского драматурга Метерлинка.
В некоем монастыре жила-была сестра Беатриса. Она цвела невинностью, жила со своими сестрами во Христе, больше всех почитала Богоматерь, а это – излюбленный персонаж подобных житий святых, Богоматерь-заступница. Беатриса ей молилась – у нее стояла статуя Богоматери в келье. И вот однажды в этот монастырь явился некий священник, поскольку женщины в традиционных религиях сами не могут отправлять таинства. А это значит, что для того, чтобы исповедовать, причащать и прочее, нужно духовное лицо мужского пола. Но оказался сей пастырь не пастырь Божий, а волк в овечьей шкуре! Короче говоря – несчастная пала. Оплакала она свою судьбу горячими слезами, даже не рискнула попросить у Господа прощения, решив, что она погублена навсегда, только еще раз попросила прощения у Богоматери и ночью тайком убежала. Убежала естественно в город, где творятся сплошные безобразия. И предалась там известнейшей профессии, другой видимо не знала… Прошло много лет. Ее красота начала увядать. Поклонников становилось все меньше, все меньше доходов, и начала ее мучить ностальгия по прошлому и по тем местам, где она была. И вот, взяв посох и котомку, она, как паломница, отправилась в свой родной монастырь, где была когда-то так счастлива. Она подошла и спросила у сестры-привратницы, не помнят ли тут некую сестру Беатрису. «Почему помнят? – сказала ей сестра привратница. – Она и сейчас здесь живет в сиянии святости, все женщины с округи приходят к ней поведать ей свои сердечные тайны, никто не уходит не утешенным». – «А мне можно?» – «Можно». Она идет в свою собственную келью и видит там Богоматерь, которая улыбается и говорит: «Ну, что же ты – нагулялась? Как женщина женщину я тебя прощаю, ты ушла – я заняла твое место, ты вернулась - я ухожу. Оставайся и впредь не греши». И она осталась в этой келье и опять-таки долго изнуряла тело свое и плоть свою различными аскетическими подвигами, никому не отказывала в помощи и добром совете, тем более что сама-то в жизни много чего перетерпела, и в конце концов скончалась в сиянии святости.
Вера тех людей действительно отличилась от веры высокой, веры богословской. Не всегда можно было разделить так жестко и четко добро и зло. В конце концов, существуют предания и легенды о добром дьяволе . Например, рассказ том, как дьявол принял обличие человека и служил у одного купца приказчиком, которому так невероятно и во многом помог, что тот в нем души не чаял, сделал его своим наследником и выдал за него свою дочь. Однако год спустя новоявленный зять явился к своему тестю в своем подлинном обличие и сказал ему, что возвращается в ад, – лучше вечность в аду, чем жизнь хотя бы один год со сварливой женщиной!
Не все безнадежно! Пусть дьявол действительно везде и всюду. Но, например, святой Седрик увидев, как бежит дьявол, держась за щеку, закричал ему: «Стой, дьявол, именем Господа заклинаю, скажи, откуда ты?» И выяснилось, что дьявол прорвался в женский монастырь и решил залезть под рясу к пресвятой аббатисе, а та закатила ему хорошую оплеуху. И дьявол быстро бежал и при этом приговаривал: «Ну ладно, ну не хочет не надо, но зачем же сразу драться?!». Так что побороть дьявола, оказывается, можно не только различными аскетическими подвигами, можно и иначе.
Я хочу, чтобы вы поняли этих людей. Все хорошее, дурное, счастье и несчастья свои, и грехи свои тоже они несли к престолу Бога, к образам святых. Вот какая изумительная молитва одной молодой бретонской незамужней крестьянки была записана уже довольно поздно, в начале Нового времени: «Матерь Божья, зачавшая без греха! Помоги мне грешить без зачатия!».
Лекция 3 из цикла «Легенды и мифы европейской истории»