«Суеверие уходящего века» - это самопровозглашенный лексикон суеверий 20-го века, причем не только музыкальный, потому что его лозунги включают патриотизм, популизм, скандал, китч, коммерциализм, авангард, контент, красоту, шедевр. В 1997 году Анджей Хлопецки описал 42 суеверия и запланировал еще несколько десятков. Тратить сейчас третий том его журналистики , редакторы пригласили коллег и друзей, чтобы закончить словарь.

Согласно Юзефу Марии Боченски, автору «Краткого философского словаря суеверий», доминиканцу, логику, философу и советологу, суеверие - это ложное убеждение, повторяемое как истинное. На кажущемся рациональном языке Боченский проследил заклинания просветления слепой веры в науке и позитивистский культ естествознания, сохраняющийся, несмотря на то, что их философские основы были разрушены в течение длительного времени. О каких суевериях пишет Хлопецкий, надеясь, что это поразит нервы уходящего XX века?

Что интересного в Хлопецках? Меньше может быть то, что говорят обычные биограммы, или компетенция музыковеда и эксперта. В разговоре об отношении Хлопецкого, приложения к «Суеверию уходящего века», композиторы имели приоритет над голосом. Он поговорил с ними, что, - говорит композитор Кшиштоф Шваджер, - привело их к более светлым мыслям при расставании. Композитор Марцин Бортновски: «Без твердой веры Анджея в музыку, безусловно, многие выдающиеся произведения не были бы представлены сегодня». Музыковед Гжегож Михальский: «Самым сильным мотивом действия Анджея была надежда на создание новой песни, выявление нового таланта, участие в удовлетворительном исполнении».

Вдохновитель и пропагандист произведений, приведших к финалу, он включил в кровоток, в некотором смысле создавая композиторов, в отличие от фондов, предоставляющих стипендии, которым все равно, что будет с письменными произведениями. Он позаботился о заказе, мировых премьерах, записи, радиопередачах. Он изобрел концерты, такие как краковский «Метамаш», который брал у разных композиторов (с Шиманьским, Горецким и Пендерецким в первых рядах) постоянные и переменные литургические части массы, объединяя их в одно целое. Хлопецки различают ситуации, когда звучит музыка и когда она не звучит. Смысл в прослушиваемой песне жив, а избыток интеллектуального фактора в языке комментариев только что-то сообщает. Уверенность в присутствии музыки, участие в открытии произведения композитора, а затем и слушателя, позволили Хлопецкому с осторожной музыковедностью синтезировать все дерзкое, синтезированное с высоты птичьего полета.

«Последний критик»

Это то, что ему сказали, потому что, если он был Рики, он был последним, по крайней мере, с тех пор, как ежедневные газеты перестали интересоваться разговорами об искусстве на сложном языке. Речь шла о физиологической почти лихорадке (надо что-то делать, или ты заболеешь), которая несколько раз подталкивала его броситься на великих композиторов. Острые киароскро, ритмичные равновесные фразы, блестящие повторения вызывают недоверие, потому что - говорят коллеги - он смог убедить заведомо неправдивые вещи или высказанные взгляды, о которых нельзя спорить, поскольку они создают факты, сделанные. Было трудно, однако, обвинить его в притворстве, он беспокоился. На что имеет значение, если вы не рассчитываете на увлечение музыкой? Во всяком случае, он не принял реальность без видения, без дизайна.

Красота, концепция столицы искусства, позорна в двадцатом веке, хотя музыка заигрывает с тональностью. Распределение мажор-минорной системы фактически было просто открытием новых возможностей в ней. Слово додекафония приобрело мифическое измерение, и в ортодоксальной форме оно встречается только в нескольких работах Шенберга, в то время как отношение к атональности лицемерно, потому что разновидность атональности теперь является «несистемной универсальной системой». Герметизм - это вторжение, заменяющее дискредитированный формализм, это просто неприязнь к трудным частям в восприятии. Нежелание слова «содержание» (в нем нет музыки) скрывает страх узнавать в нем символическое искусство и замечать, что содержание произведения является формой. Концепция авангарда используется совместно в качестве набора отмычек. Поэтому «суеверия» - это прежде всего открытый крестовый поход против языка учебников и скрытый крестовый поход против внутренней критики.

И ndrzej Chłopecki, "Суеверие уходящего века. Продолжения . " Polskie Wydawnictwo Muzyczne, 212 страниц, в книжных магазинах с декабря 2017 года Во введении к «Zabobonów» Хлопецкий пишет, что музыка давно освободилась от ужаса диссонанса, но никто не осмеливается защищать повседневную практику (ограниченного) доверия к созвучию, потому что это синоним отсталости. Вопреки нынешнему образу эпохи, которая снимает конфликт между новой и существующей музыкой, никогда прежде в истории музыки прошлое не было таким вызовом для настоящего. Столетие было загипнотизировано. Отношения к инновациям и консерватизму проникли друг в друга и жили в одни и те же годы, в биографиях одних и тех же композиторов, в отдельных произведениях. Уже три венские школы додекафонии, считающиеся штурмерами, «не случайно попали в искусство слияния Иоганна Себастьяна Баха». И композиторы конца века стремятся сделать музыку всего столетия нашим сегодняшним днем.

Но никогда прежде не появлялось ничего похожего на авангард, радикально отвергающий традиции. Из этой противоречивой ситуации Хлопецкий видит видение музыки 20-го века как богатый диалог с прошлым, сфальсифицированный суевериями.

Хлопецкий, однако, не написал многие из запланированных девизов «Zabobonów» (их список есть в книге, некоторые были написаны другими авторами), но в последующие годы он опубликовал несколько более длинных текстов, которые ранее были опубликованы в томе «Muzyka wzwodzi». Диагнозы и портреты ». Возможно, лозунги не оправдали его ожиданий, потому что короткая форма оставила слишком много невысказанных слов? В статье «Танец поста с карнавалом» он также увидел другие источники упрощения. Двадцатые годы, как правило, являются «эпохой оскорблений», которую бросают на новую музыку аппаратчики, чиновники и аристократы духа. И хотя в первой половине столетия в музыке доминируют умеренные взгляды, и только футуристы (их работы являются археологическими памятниками) говорят «нет» прошлого, начинается первый крестовый поход против музыки новаторов. Композиторы меняются, ищут новый тон, в «диалоге с моментом» они совершают неожиданные повороты, разрушая чистоту формы, и язык оскорблений сохраняется, во времена Лютославского и Мессиана, о новизне новизны все еще говорят.

Образ крестового похода - это нечто большее, чем набор «музыкографий». В Польше давняя позитивная концепция инноваций была инструментом несоответствия или наоборот, использованным со знаком минус, чтобы оправдать ожидания властей. В обоих случаях комментарии к музыке были приняты политиками. Одна из главных тем Хлопецкого - то, как далеко история музыки 20-го века была результатом политических ситуаций, и в Германии, и во всей Восточной Европе. Они выступали за устранение критерия качества музыкального языка из поля зрения, в отличие от Хлопецкого, который делает свои выводы из лучших произведений, за тенденциями более предсказуемой музыки. Хлопецкий в 1998 году все еще верил, что десятью годами ранее он закончил эпоху идеологии.

Итак, виноваты ли теория, анализ, какой-то публичный дискурс в целом, общественное мнение, «прессоподобные продукты»? Разве авангардный словарь, созданный во времена энтузиазма к прогрессу, дающий привилегии интеллектуальным факторам в размышлениях о музыке, начал искушать совершенно иную риторику, столь настойчивую, хотя авангард как целостное отношение давно ушел? Прошло много времени, когда теория не могла быть понята без теории. Анализ для большинства музыкантов является ненужной и даже вредной деятельностью, и Берлиоз сравнил ее с вскрытием, - написал Кшиштоф Шваджер, добавив слоган «Анализ» в «Забобонах». Однако на широко используемом диалекте сохранилась некая скрытая идеологическая стратегия «анализа», допускающая шантаж и стилистические табу. Является ли Хлопецкий о том, что Герман Гессе давно называл культурой колонны, а как насчет вторичной культуры Джорджа Штайнера? Для языка, на котором тема должна заставить получателя, которого кормят комментарием, чувствовать выше, позволить сообщению о работе стать независимым и даже заменить его?

Жданов и общие желания

Автор подозревает, что речь идет не только о конформизме или невнимательности, потому что мы должны верить, что музыка может быть легче, что «элита может испытать демократизацию» и «сделать музыку проще, упрощая ее». Здесь его лозунгом является слово «Жданов», которое десятки раз встречается по законам одержимости не только по случаю социалистического реализма и Энтартете Кунст, когда конфликт инноваций и традиций приобрел ужасающие масштабы. Жданов и Геббельс, говорит Хлопецкий, не применяя прямого принуждения, найдут жонглирование на рубеже веков эстетических друзей. Может быть, это тот самый буржуазный музыкант, который родился с авангардом, но не хочет слышать слишком сложную последовательность аккордов, требований разборчивости музыки, доступного оптимизма и преданности делу? Может быть, тогда, как и у Адорно, эта музыка имеет ценность, которую общество отвергает? Вывод Хлопецкого: авангардный словарь утратил невинность чистых терминов, он помогает строить мифы и клише, вызывая агрессию, и говорит как тоталитаризм.

Проф. Хлопецки

Когда толерантный постмодернизм согласился на все и возник эстетический плюрализм, также неизвестный предыдущим эпохам, идеальные жесткие установки перестали использоваться, но уверены ли они? Появились новые ключи к идеологической идентификации, «отдельный постмодернизм» разыгрывается отдельными художниками, пути великих аутсайдеров (например, «Симфония № 2» Горецки) читаются «в тех контекстах, о которых он не мечтал», он становится кумиром «чего-то». Здесь автор непостижимо говорит с непрофессионалом на языке Python, поэтому мы обнаруживаем, что у него не было свободного голоса, были ли неизбежные зоны молчания, лояльности и маневров для искоренения несправедливых нападений?

Между тем, авангардный код, созданный в надежде овладеть разумом, начал большое потомство. Я не знаю, заметил ли Хлопецки, как долго модели обманчивых художественных стратегий привлекали внимание дизайнеров рекламных и медийных стратегий, но он видел, что когда художники скорее замолкают, копируя пророчески-символические взаимодействия, умножая идолопоклонство вокруг ... Ограбление - это просто бешеный Хлопецкий, который имеет увлечение музыкой, и ни одна область искусства не подвергается такому пугающему влиянию контрафактной индустрии. Вряд ли кто-то хотел тратить время на срочное производство «добротных объектов», Хлопецкий, да. Он не дурачился с высоты поп-культуры, он был в ужасе от этого. Когда дело доходит до производства музыкального китча, между чувством беспомощности и выводом, что «все в порядке», он впал в панику, отреагировав на варшавское исполнение «Реквиема» Прейснера истерически затянувшейся церковной реверберацией, с установкой делового события на голливудскую меру ... когда в музыке Петра Рубика был переход сомнительного пения к великим формам, ораторскому искусству, страсти, реквиему, стихам из Евангелий и от Иоанна Павла II. Потому что "tokwiętokrzyska Golgota" является популярной версией "Св. Лукаша "Penderecki", "Tu es Petrus" - кантаты "Beatus Vir" Горецкого. Будет ли у Рубика такой успех без явных закономерностей, без ураганов, которые гармонично, мелодично и ритмично воспринимаются этими произведениями? В любом случае, Пендерецкий и Килар также уступили популистской экономической ситуации, оправдав ожидания спонсоров. Ведь они разрешены - медленно или не разрешено?

Массы, толкающие музыку к развлечениям, нуждаются в управлении, указателях и вдохновении . Рубик подходит как место проведения национальных праздников Четвертой Польской Республики, и у него будет шанс выиграть тендер на правильную обстановку выборов Президента Соединенных Штатов. Музыкальные факты - это не только акустические явления, а музыка не является несущественным элементом социальной жизни, потому что все еще существует необходимость легитимизации чего-то обманчиво похожего на музыку.

щипцы

Музыка была в них. Они вручаются Хлопецким премиям композиторам. Ноно и Лахенманн принесли испытания своим обществам, и они предлагают им почести и призы. Они продают свою отчужденную правду? Дело смущает, потому что общество награжденных работ не ценит, а сами композиторы путают такой успех. Можно добавить, что Томас Бернхард посвятил свои призы яростной книге, потому что он не знал, почему взял один, и не принимал других, смущенных, потому что все они были лицемерны.

Однако остатки авангардной риторики на протяжении десятилетий давали иммунитет, закрывали рты, заставляли, вспоминает Хлопецкий в этом контексте варшавская осень ... Искусство участвует в большой игре, конкурирует с силами. Художники никогда не забывали, что им есть что сказать, Хлопецкий дал веру, постоянно колеблясь: музыка важна или нет?

Больше нет идеологического фронта, нет войны за аргументы, автор пишет, что это делается «бок о бок», это некие следы открытого спора. Тем не менее зрителям по-прежнему нужна мифологическая гениальность. Новые, добавленные к «Zabobonów» после 20 лет, лозунги подчеркивают двойственность новых взглядов. В публичном дискурсе анахронистическая категория «Шедевры» преуспевает, пишет Марек Залески в своем лозунге. Что демонстрирует жизнеспособность этого слова? В лозунге «Geniusz muzyczny» Мачей Гржибовский говорит, что сегодня гений не только немоден, потому что он недемократичен, но одновременно и нетерпим и обожаем. Существует общая претензия на то, чтобы быть индивидуумом в любой форме, а с другой стороны, неправильное эго индивидуальности, которое порождает множество сомнений, представляет угрозу для завоеванного статус-кво поп-культуры.

Стратегии все еще полезны, авангард, вопреки внешнему виду, только поддерживал культ искусства XIX века, а его словарь все еще защищает его. Тадеуш Кантор, который упорно использовал риторику авангарда в своей собственной версии, объясняя ей свои работы, но и защитить свой театральный семинар, потому что его оружие было манифесты против «общего желания». Он хотел навсегда вспомнить о сюрреалистах, хотя эта вера в изменение мира давно исчезла. В конце концов он поверил только в «маленькую комнату воображения», но создал «Крикотеку», еще больше укрепив ее словарем авангарда. Она стала местом убежища для его работ, а также для постоянного культивирования его культа. В театре это выглядело иначе, чем в музыке, потому что в культовом культе есть лицо, оно создается вокруг исполнителя. В каждой художественной дисциплине было по-другому.

Суеверие, ложное убеждение, повторяемое как истинное, все еще интригует, потому что вера в заклинания даже лучше, чем во времена Боченски. Что охватывает, казалось бы, рациональный язык сегодня? Пьеса, вероятно, распалась навсегда на художественные факты и кастрирована из недооценок, запутанных новостей. А этот, в свою очередь, освободился от своей информативной функции, тянется к власти над тысячами получателей, которые не могут видеть работы, видеть, они не могут видеть. Вероятно, это миф, что они имеют отношение к искусству, что мы говорим об искусстве в целом, потому что это слово является маской, которая цивилизует и обманывает довольно дикие процедуры. Если споры и ссоры носят только символический характер, это означает, что мы говорим о чем-то, что не существует ни реалистично, ни художественно, а лишь как вызывающий лозунг фантазии. Обеспокоенные читатели новостей держатся в неведении - на расстоянии сети - идеологами искусства и идеологами-неискусствами, как в «Фараоне». В игру играют популисты, диалекты журналистов, сами художники и все, кто хочет прикрыть варвара собой, смещая его скрытые желания. Казалось бы, неагрессивные языки давно осмотически проникли в демократические институты и художественные дискурсы. Призрачные академические словари Chłopecki из "Zabobonów", возможно, были началом.