Полемология, или анатомия войны
Опубликовано: 07.09.2018
Сейчас — это вовсе не после войны.
Это как раз перед следующей войной. Д. Б. Пристли Из гимна Рассей ее врагов, И пусть они погибнут; Спутай их политику, Разоблачи их хитрости. — «В честь победивших пили все: Хвала гремела им». — «Как? — внучка деда прервала, — Разбойникам таким?». — «Молчи! гордиться вся страна Победой славною должна». Человечество всегда находится в состоянии войны: 234 года мира за всю человеческую историю, да и те — подготовка к очередной войне. Эта жизнь в атмосфере войны не могла не сказаться на сознании человека, не деформировать его. Животные биологически приспособились к состоянию вечного страха, но человек приспособился не только биологически — сознательно, интеллектуально, духовно, а это куда страшней... Чтобы лечить болезнь, надо знать диагноз. Чтобы на земле царил мир, надо знать причины войны. Каковы эти причины? Каков спектр этих причин? Что необходимо изменить — в человеке и в мире, — чтобы на земле наступил мир? Государственные конфликты не приводили бы к войне, писал Зигмунд Фрейд, если бы человеку не была свойственна агрессивность. ...наше огорчение и наше горькое разочарование в отношении нецивилизованного поведения наших сограждан-соотечественников в этой войне оказываются неоправданными. Они были основаны на иллюзии, которой мы предавались. В действительности наши сограждане не пали так низко, как мы боялись, так как они никогда не поднимались так высоко, как мы полагали. Тот факт, что большие группы людей, народы и государства взаимно сняли свои моральные ограничения, естественно, побудил этих индивидов разрешить себе на время освободиться от тяжкого гнета цивилизации и дать мимолетное удовлетворение инстинкта, который она держит под контролем. Цивилизованному обществу постоянно угрожает опасность дезинтеграции из-за изначальной враждебности людей друг к другу. Интерес к общей работе недолго удерживает их вместе; их инстинктивные стремления оказываются более сильными, чем осознанные интересы. Поэтому культура должна использовать любую возможность для укрепления общества, для создания барьеров против агрессивных инстинктов человека, чтобы сдерживать их проявления путем реакций, возбуждаемых в мозгу людей. Так писал Фрейд. Послушаем других. «У меня нет сомнений относительно того, что причины войн коренятся глубоко в человеческой природе», — как вы думаете, кто сказал? — Это сказал Альберт Эйнштейн. А это? — «В Канаде «человек» и «воин» синонимы. У нас — «вор» и «солдат». — Это сказал Вольтер. А это? — «Причины войн коренятся в основном в безумных и разрушительных импульсах, дремлющих в подсознании людей, с которыми плохо обращались в детстве». — Это сказал Рассел. А это? — «Немецкая беда — это только образ человеческой трагедии вообще». — Кто? — Томас Манн. А это? — «Война внутренне присуща действительности и мир постольку является миром, поскольку, положив конец одной войне, подготавливает новую». — А это сказал великий философ XX века Б. Кроче. А вот суждения А. Франса: Я заметил, что человеку более всего по душе ратное дело, ибо это то, к чему он естественно склонен по своим инстинктам и вкусам, а они у него не все хороши. И за редкими исключениями, к коим отношуся и я, человека можно определить как животное с ружьем. Оденьте его в нарядную форму и дайте надежду подраться, — и он будет доволен. Поэтому-то мы и почитаем ратную службу самым благородным занятием, что, конечно, в некотором смысле даже верно, ибо оно самое древнее, и первые люди на земле уже вели войну. Кроме того, военное ремесло еще тем под стать природе человеческой, что тут не надо думать, а мы, разумеется, и не созданы для того, чтобы думать. Мышление — это болезнь, свойственная лишь некоторым особям, и если бы она распространилась, то быстро привела бы к уничтожению рода человеческого. Солдаты живут скопом, а человек животное общественное... Они идут на войну и на мародерство, а человек по природе своей вор, распутник, разрушитель и в высшей степени падок до славы. Здесь за общими словами о человеческой природе как таковой уже возникают конкретные черты человека воинственного: бездумье, жизнь скопом, алчность, падкость до славы. К этому можно добавить беспрекословное повиновение, строй, плац. В В о с с т а н и и а н г е л о в А. Франс развивает тему в небесном варианте: Бог — глава воинства, эскадрильи скорби и роты чертей веселья: «На небе Иалдаваофа совершенно отсутствует гражданское население; все мобилизованы, занумерованы, внесены в списки. Это казарма и учебный плац». А вот уж и совсем искреннее признание служителя Бога, который однажды сбросил с себя рясу, почувствовав, что он прирожденный воин, а не поп: «Я постиг, что нагорная проповедь — ерунда; дайте мне револьвер и назначьте в полк, где я стану служителем Марса, или Арея, или Демокоса, моего бога». Питательной средой войны является не эксплуатация человека человеком, не конкретные конфликты, не политика, даже не агрессивность отдельных особей, а то, что Гоббс так удачно именовал «естественным состоянием», «войной всех против всех», — насильственность, заложенная в людях и умноженная человеком массовым, воля к насилию. Возлюбившие войну — это не ландскнехты типа Баззе Мэрроу, но огромное количество патриотов-профессионалов — мисоксенов, ксенофобов, ксеноктоннов, ксенофагов, — всегда готовых по чьему-то муравьиному зову стрелять, бомбить, протыкать штыком, бить лопатой, пускать газ в лицо... Почему самые жестокие войны — гражданские, а самая глубокая ненависть возникает между родственниками? Почему, чем лучше люди знают друг друга, тем они беспощаднее друг к другу? Все мои попытки найти ответы на эти вопросы потерпели фиаско. Э. Фромм в А н а т о м и и ч е л о в е ч е с к о й д е с т р у к т и в н о с т и тоже не дает ответа, ограничиваясь предположением, что «степень деструктивности в целом зависит от серьезности угрозы». Однако, эта гипотеза оставляет открытым вопрос: почему серьезность угрозы растет по мере сближения, а не по мере удаления людей друг от друга? Войны не возникают спонтанно — войны готовят, планируют, загодя обрабатывая население в необходимом правительствам направлении. Войны готовят пропагандистским нагнетанием угрозы, спекуляциями на патриотизме, национальных предрассудках, опасности нападения, вездесущности врага. Истинные цели всех войн глубоко скрыты. Народ знает лишь цели обманные, мобилизующие биологические механизмы защиты от угрозы или разжигающие вожделения захватчика. Есть все основания полагать, что уровень агрессивности правительств всегда намного выше, чем средних людей. У отдельных личностей, таких как Ленин или Гитлер, этот уровень аномален... Их власть — это внушение, гипноз, подавление и подчинение психики масс правящей элитой. Их власть — это подавление критического мышления, организация индивидов в массу, толпу. Их власть — это агрессия, средство возбуждения агрессивного потенциала народа, науськивание одного народа на другой, разжигание низменных страстей, поддержание высокого насильственного уровня общества-стаи. Тот факт, что миллионы и миллионы «настоящих сыновей родины», «интернационалистов» и как их еще там, — безропотно и вдохновенно уничтожают себе подобных, ничего плохого им не сделавших, на бреющем полете расстреливают женщин и детей, метают бомбы и гранаты и множеством иных способов «исполняют свой долг», свидетельствует как минимум о том, что дело — в них самих... Когда начинается война, остается только одна добродетель — желание лезть в драку и только один порок — пацифизм. Все чувства, кроме ненависти, были запрещены и карались законом. Даже голод и нищета, даже угроза исчерпания ресурсов и радиоактивного заражения планеты не охлаждают воинственного пыла. Все большие и большие ломти мирового продукта поглощаются в самоубийственных целях. Есть веские основания полагать, что даже захват, завоевание, корысть, слава, национальные чувства вторичны перед волей к насилию. Люди готовы драться даже тогда, когда знают, что погибнут все до последнего. Если вы узнаете, что атомная бомбардировка уничтожила вашу страну и еще полмира, что вы будете делать? — спросили у командира атомной подлодки. Я буду мстить, отвечал он. — Я уничтожу вторую, вражескую половину... Фрейд видел причину войн в человеческой деструктивности и реальных конфликтах между группами. Эти конфликты с давних пор решаются насильственным путем, потому что человечество так и не выработало международного права, регулирующего ненасильственное разрешение международные конфликтов. По Гловеру, «загадка войн... кроется в глубинах бессознательного». Оспаривая связь между войной и врожденной деструктивностью человека, Э. Фромм приводит тот аргумент, что все войны и во все времена тщательно планировались с учетом реальных возможностей победы. Кроме того, по мере развития культуры (цивилизации) человек должен был бы становиться все менее агрессивным, между тем как человеческая воинственность и насилие непрерывно растут. Поэтому войны не биологичны, а человечны. Движущими мотивами первой мировой войны были экономические интересы и тщеславие военных и политических лидеров, а также промышленных магнатов обеих воюющих сторон, но не потребность участвующих народов открыть клапан и «спустить пары» своей накопившейся агрессивности. Как позиция Фрейда, так и позиция Фромма представляются мне односторонними: война слишком сложное явление, чтобы искать ее причины только в агрессивности человека или «экономических интересах». Поскольку все человеческие качества — в том числе агрессивность или воинственность — имеют статистическое описание и подчиняются максвелловскому или иному подобному распределению, то всегда существуют индивиды, биологически наиболее агрессивные. Этим дело не ограничивается; наряду с биологически (генетически) распределенной агрессивностью существует агрессивность социальная, вызванная условиями человеческого существования. Есть основание полагать, что элиты формируются из «удавов», а не из «кроликов». Наложение биологической агрессивности на социальную, а той и другой — на социальную иерархию делает лидеров, от воли которых зависит война, настоящими дьяволами. Далеко не просто и отношение людей к войне. Хотя все, казалось бы, хотят мира, ни одна война не могла бы состояться, если бы воля к миру подчинила себе волю к войне, какими бы мотивами последняя ни руководствовалась. Любой солдат хочет стать генералом, любой офицер понимает, что война — лучшее для этого условие. «Народ философов и музыкантов», как показал опыт нацизма, не скрывал своих восторгов по поводу аншлюсов фюрера, а «самый миролюбивый народ в мире», каковым, конечно же, являемся мы, русские, за исключением «группы отщепенцев», не вышел на площади, когда наши войска вторглись в Чехословакию или осуществляли «интернациональную помощь», — я уж не говорю о рвении, проявленном в связи с «мировой революцией». При всем том, что воюющим сторонам всегда необходимо апеллировать к патриотическим чувствам своих граждан и что страх и инстинкт бегства сильнее героизма и инстинкта нападения, «восторг» победы (даже достигнутой ценой неимоверных, жертв) — реальность, как и гордость, которую мы испытываем от количества уничтоженного противника. Та легкость, с которой во время войны все становятся патриотами, свидетельствует не о силе правительственной пропаганды, а о мощи внутренних чувств, подпитывающих кровожадность людей во время войн — как правило, «освободительных», «отечественных» и «справедливых» для всех участвующих в них сторон. Никаким идеологическим давлением и пропагандой не объяснить ту перемену, когда «миролюбивые люди» вдруг жаждут крови «врага», с которым недавно были «братьями навек», «братьями по классу» или, на худой конец, нациями, заключившими «пакт о ненападении»... Существует огромное количество психологических, социальных, культурных факторов, делающих войну реальной: страх поражения, наказание за дезертирство, конформизм, вера в авторитеты, патриотизм, чувство риска, поиск приключений, военная карьера, групповая солидарность, авантюризм, возможность захвата власти, богатства и т. д. и т. п. но, как мне представляется, без готовности человека стать убийцей все эти факторы вторичны. Конечно, многие «выбирают войну» от страха (не перед неприятелем, а — властью и собственным окружением), но, даже выбрав ее под давлением извне, достаточно быстро становятся убийцами-профессионалами, не слишком обремененными муками совести, или сдерживаемыми этическими, религиозными, культурными императивами... Э. Фромм считает наиболее убедительным доводом против природной агрессивности человека и в пользу социальных причин войны резкое увеличение количества сражений и жертв с развитием культуры. Это не убеждает. Во-первых, необходима нормировка жертв на растущую численность населения. Во-вторых, необходимо учитывать бурный прогресс в создании орудий убийства. В-третьих, людей стало легче убивать и для этого больше не требуется орудовать штыком. В-четвертых, история человечества есть отбор, селекция: Наполеоны мельчают, но их становится все больше... Войны тоже выходят из-под контроля. До 14-го года войны были сознательными политическими актами, их масштабы и ход планировались и контролировались воюющими странами. Идеологический фанатизм и хаотизация мира превратили войны в цепные реакции, втягивающие в себя народы и правительства как бы без их воли. Побежденных и победителей не стало — всех побеждает война. Возможность всеобщего уничтожения — реальность, и надо отдавать себе отчет в том, что у нас до сих пор нет гарантированных средств против нее. Она застала нас врасплох. Почему в XX веке войны стали выходить из-под контроля? Потому, что планировать можно любую войну, кроме войны идеологий. Здесь не довольствуются захватом. Здесь побеждают лишь тогда, когда «враг полностью уничтожен». Идеологические и религиозные войны — это войны на уничтожение. Физические масштабы насилия побуждали страны искать моральную компенсацию за ужасные жертвы войны в туманных патриотических целях, не допускающих компромисса. Возведя войну до уровня крестового похода за возвышенные цели, народы примирили свою мораль и высокие идеалы мира и прогресса с хаосом и уничтожением. Война не приносит счастья — победителям так же, как побежденным. Насилие, писал Великий Пилигрим, никогда не разрешило ни одной проблемы и не продвинуло человека ни на один шаг вперед. Раз мы поняли это и не отказались от насилия, не свидетельствует ли сие о том, что первично — не желание захвата, не тщеславие победителя, даже не победа, а само насилие в чистом виде. Войной чревато всё, к чему прикасается человек — от политики и власти до религии и науки. Ведь война на полях сражений — не вся война, может быть, даже не главная война. Война идет повсеместно, незримо и беспощадно — и, вполне возможно, количество жертв этой невидимой, нескончаемой, цивильной войны куда больше, чем павших на всех ристалищах мира. Насилие и война, тем не менее, несут в себе не просто много бессознательного и иррационального, но — патологического. Меерл считает, что симптомы душевных болезней дают ключ к пониманию современных международных отношений. Менингер объявил войну психозом. Согласно Перотти, поведение конфликтующих групп разительно напоминает психологию невротиков. О, если б всё было так просто!.. Если б насилие было только психозом... Всё куда горше и сложней... Тем более что генералов и их солдат никто и никогда не пытался упрятать в желтые дома. На нашу беду, они очень здоровые люди, может быть, самые здоровые среди нас. Человеческой воинственности во многом споспешествуют такие человеческие качества, как внушаемость, науськиваемость, омассовленность, беспамятство, амнезия, быстрота и полнота забвения прежних войн и страданий. Поистине достойно удивления, с какой легкостью люди идут на смерть из-за пустых слов, лишенных всякого смысла. Это еще Аякс приметил. Вот как поэт говорит его словами: «Я думал в юности, деянье слов сильнее, но ныне вижу я — могущественней слово». Мы должны признать, что в XX веке не потребовалось чрезмерных усилий для того, чтобы развязать войну. Просвещенным массам достаточно внушить, что война — это богатство, избавление или защита их интересов — и... дело в шляпе. Послушаем главного специалиста — Адольфа Гитлера: Я дам пропагандистский повод для начала войны. Неважно, будет ли он правдоподобным или нет. Победителя потом не будут спрашивать, говорил ли он правду. Начиная и ведя войну, нужно иметь в виду, что не право, а победа имеет значение. Предположим, что не существует вражды между народами и что они не испытывают ненависти друг к другу. Даже если это так, не вызывает сомнений та легкость, с которой народы позволяют втравить себя в свару и аферу, та растущая снежным комом ненависть, которая от свары и аферы происходит. Казалось бы, люди должны быть разумнее собак, но собак иногда можно натравить друг на друга, а иногда — нет. Люди же почти всегда поддаются науськиванию, и для этого не нужно даже особого таланта. Возьмите Карабах: с какой легкостью толстопузые, зажравшиеся партбаи направили гнев голодных народов друг против друга, отвратив его от себя! БЕССОННЫЙ МИР Никому не дано теперь наслаждаться сном и покоем, всех, даже животных, даже природу, втянули люди в свою убийственную распрю. В мире стало меньше сна, дни теперь длинней и длинней ночи. Доселе война была всего лишь местным воспалением в гигантском организме человечества, всего лишь гноящейся конечностью, которую ради исцеления прижигали огнем, тогда как остальные части тела действовали правильно и без помех... Оставались еще на земле сон и тишина, оставались люди, которые спали без сновидений, а рассвет встречали улыбкой. Но по мере покорения планеты род человеческий сплотился теснее и лихорадка сотрясает весь организм, а ужас охватывает весь космос. История войны — это история перехода от межродовой резни к тотальному истреблению. Было время, когда войны мало затрагивали население. Крестьяне сеяли хлеб, горожане занимались промыслами, а ландскнехты протыкали друг друга дротиками и копьями. Города и страны сдавались на милость победителя, платили контрибуцию, но жизнь текла по-прежнему, даже власть не менялась. Сотрудничество с победителями не считалось предательством или позором. Сами понятия «предательство» и «коллаборационизм» возникли каких-то сто лет назад, когда идеологии втянули в бойню всю человеческую массу. Жестокие расправы с военнопленными и собственными солдатами, попавшими в плен, остракизм по отношению к согражданам, жившим на оккупированных территориях, пропаганда детского, женского и стариковского героизма — это уже совсем новые коммунистические изобретения, до которых не додумывались самые зловещие режимы в прошлом. Наши демиурги учили, что войны классовы и что их причины коренятся в борьбе империалистических монополий за политическое и экономическое порабощение народов и за сферы влияния. Тогда почему армяне воюют с азербайджанцами, китайцы с вьетнамцами, вьетнамцы с кхмерами, почему государство-«факелоносец мира на земле» с удивительной периодичностью подавляло свободу других стран и объявило войну собственному народу, растянувшуюся на семьдесят лет. Война происходит от бедности, учили нас. «Тщательное исследование всегда обнаружит бедность в основе всякой войны». Война — это захват, желание воспользоваться плодами чужого труда. Да — бедности, но бедности мысли, скудоумия. Великий наш демиург называл войну одним из первобытных видов труда. «Война как труд, труд человека над человеком». Очень многие — не только наши демиурги — верили в просвещенческие сказки о том, что войны уйдут в небытие, как только «народы поймут, что легче производить, чем отнимать у других». Норман Энджел в 1910 году в бестселлере В е л и к а я и л л ю з и я «доказал», что войны больше не будет, ибо государства уже поняли ее экономическую несостоятельность. До убийства эрцгерцога Фердинанда оставалось меньше четырех лет... Кстати, уже в начале века захватнические войны обходились дороже завоеванного, и на смену войнам-захватам и войнам-мщениям пришли войны-идеологии, преследующие цель — «сохранить и упрочить мир». Ради этой благородной цели в XX веке пришлось вести самое большое коли¬чество войн и каждая из них была «последней войной за освобождение» — от тирании, от захватчиков, от... войны. По мнению Шелера, Ривса, Адлера, война коренится не в рациональных идеях захвата, а в национально-государственном иррационализме. Война происходит там и тогда, где и когда самостоятельные социальные единицы с равным суверенитетом вступают в контакт. Да, пока существует государственный суверенитет, существует и опасность войны. Копеечные соображения деревенской драки готовы подвинуть целые страны на разорение и разруху, на безмерные человеческие страдания, на потерю человеческих свобод, на любое насилие над личностью. Поскольку любое государство стремится к повышению мощи, рассуждал Шелер, война есть символ государственности, движитель государства. А раз так, войны неизбежны... Но что есть государства, как не люди? И снова-таки возникает вопрос, что это за люди, олицетворяющие государство, и что это за качества «избранных», толкающие государства к войне... Лев Толстой писал: «Война есть такое состояние, в котором получают власть и славу самые низкие и порочные люди». А вот свидетельство одного из власть предержащих: Если бы народы знали, из-за чего мы воюем, никогда не удалось бы устроить хоть одну приличную войну. Когда мы рассуждаем о роли масс в истории, неплохо бы добавить — «спровоцированных масс». Народы не хотят войны, но почему-то ведут ее. Не потому, что она им нужна, а потому, что их слишком легко оболванить. Экспансионизм присущ не только правительствам, он глубоко укоренен в массе. И когда духовные пастыри нации провозглашают: «Константинополь должен быть наш!», и когда народ плечом к плечу со своими вождями вопит: «Не отдадим Литву!», и когда самая культурная нация неистовствует: «Дранг нах Остен!», — это вопит экспансионизм в душах людей. Единственное их отличие от скота, обреченно ведомого на бой¬ню, в том, что прежде чем погибнуть, они стараются громче вопить о мужестве, патриотизме, героизме и счастье сложить голову за «великую идею». Какое бешеное счастье, Хрипя воронкой горловой... Война выгодна правителям, она укрепляет их власть, одаривает их наградами и славой, заносит имена в историю. Состояние угрозы облегчает держать в узде недовольную массу, образ врага помогает поддерживать агрессивные инстинкты в постоянной боевой готовности. Тщеславие одних питается уничтожением других. Всё это так! Но кто такие эти вожди, эти маршалы и эти генералы? Злодеи, алчущие почестей и наград? Некрофилы-вампиры, наслаждающиеся кровью? Увы, в массе своей — обычные люди, каких много... И отличаются от других только нахрапом, везением, расторопностью, глоткой. В С к а з к е б о ч к и Свифт так оформил эту мысль: Та самая причина, под влиянием которой буян бьет окна у обманувшей его потаскушки, естественно побуждает могущественного государя собирать огромные армии и думать лишь об осадах, сражениях и победах. В иронически-сниженном варианте — та же мысль в вольтеровском М и к р о м е г а с е: «Дело идет о нескольких кучках грязи величиной в вашу пятку» — такова причина очередной войны захвата... Противники, султан и император «никогда не видели и никогда не увидят маленького уголка земли, о котором идет речь; и почти ни одно из этих животных, которые взаимно истребляют друг друга, никогда не видало того животного, ради которого дерется». Если бы злодеи... В том-то и беда, что — обычные, нормальные люди с обычной психикой, разве что чуть деформированной. Суть этой деформации прекрасно выражена вождем галлов Бренном. Когда его спросили, какое оскорбление наносили ему враги, Бренн ответил: Они оскорбили мои лучшие чувства, отказав мне в землях, моим солдатам — в женщинах, а моему народу — в хлебе, вине и деньгах. Они оскорбили всех нас, отказавшись идти к нам в рабство. Наконец-то, главное слово выговорено — «рабство». Амбивалентная психология рабовладельца и раба, скрытая за железобетоном благообразия и цивилизованности, — вот что делает подогретого пропагандой захватчика опасным. Зазватчик внутренне несвободен, и пока он останется рабом, он пригоден для войны. Имперские устремления, экспансионизм, фанатизм, шовинизм, ксенофобия, "патриотизм" — качества рабов-рабовладельцев. И пока это сидит в рабовладельцах и рабах, мир в опасности...Рецензии
Всё здесь сказанное - чистейшей воды правда и откровение. Но одновременно всё здесь сказанное - вечная интеллигентская демагогия ни о чём, хотя и избрана для демагогии вечно животрепещущая тема. Казалось бы примирить и соединить эти две стороны одной огромной абсолютной Правды никто никогда не сможет. Ан нет. Их примиряет только сама война. И оказывается, что вся эта интеллигентская демагогия гроша ломаного не стоит, когда убиваемым жить хочется, а еще больше не хочется, чтобы убивали их потомство. Долой болтавню. Защищаться необходимо. Жадных словом не остановить. Виктор Еремин 27.06.2018 04:38 Заявить о нарушении